Как выжить среди принцесс  - Шимун Врочек

– А где картина?

– Сейчас принесу учебник.

Пока она бегает, я читаю. Девица возвращается с учебником.

– Василиса… – говорю я.

– Что?

– У тебя тут написано «На картине художник очень хорошо изображает мокрую террасу».

– И что?

– Ну, то есть сам художник встал и изображает собой террасу? Вот смотри…

Встаю и показываю руками:

– Я – мокрая терраса. Похоже?

Василиса смеется. Ох уж эти дети, все бы им поржать над родителями.

– Тогда как лучше написать? – говорю я. – Скажем: «На картине художник очень хорошо нарисовал мокрую террасу». Уже понятней. Но все равно какая-то бестолковая фраза. Как картина называется?

– «Мокрая терраса», – говорит дочь.

– Хм-м.

«На картине «Мокрая терраса» художник замечательно изобразил мокрую террасу». Угу. Неожиданно.

– А что?

– Как тебе объяснить. Вот смотри, на примере. – Начинаю говорить голосом советского диктора: – На картине «Бурлаки на Волге» художник очень хорошо нарисовал бурлаков на Волге.

Василиса хмыкает.

– На картине «Мишки в лесу» художник замечательно изобразил мишек в лесу.

Василиса улыбается. Поняла.

– На картине «Яблоко» художник очень хорошо нарисовал… арбуз!

Василиса начинает хохотать. Сгибается от смеха.

– Арбуз! – повторяет и хохочет. – Нарисовал арбуз!

– Вот видишь, уже интересно. Это уже рассказ. Найти то, что видишь только ты, и рассказать… Это стоит усилий.

Девица все никак не может остановиться:

– На картине «Мокрая терраса» художник очень хорошо изобразил мокрый арбуз!

– Василиса!!

А вы говорите, что сочинение – это скучно.

Мой рост 170. Рост жены 164. Но долгое время она считала, что выше меня ростом. Нет, на полном серьезе.

Даже британские ученые не смогли объяснить феномен женского внимания.

Надеюсь, Лариса догадывается (хотя бы по нашим детям), какого цвета мои кожа и волосы.

Может, пора сказать ей, что я рептилоид?

Летом под Уфой Василиса неделю ходила в конный лагерь.

Ферма называется «Любимая конюшня», при ней еще молочно-мясное хозяйство и контактный зоопарк. Покупаешь мешок сухарей и идешь кормить банду енотов. И всех, кто рядом. И лошадок.

Зоопарк платный, но раз мы приехали устраивать Василису в лагерь, то нас пустили просто так.

Жена с Василисой убежали вперед, а мы со Златой следом.

Злата поглазела на енотов, кинула в них сухарем. Потом немного посмотрела на верблюда и северного оленя. К кроликам осталась холодна, даже к гигантским калифорнийским; милых пушистых крольчат вообще проигнорировала. Мы зашли в конюшню. Злата немного посмотрела на лошадей. Великолепные черные фризы с пушистыми челками, белый орловский рысак, изящный американец. Карликовый пони Владик, высовывающий морду из-под таблички «Великолепный» (пони временно перевели). Василиса и жена ходят в лошадиной нирване. Мне интересно, но Злата уже тянет меня на выход.

– Папа, пошли быстрее к свинкам!

– Э-э… подожди, может, еще посмотрим?

– Нет!

Ладно, Василиса с женой остались в конюшне, мы со Златой двинулись к ферме. Чуть ли не бегом.

Заходим. Коровы – причем не обычные деревенские, а мощные, фактурные, как на картинке про какое-нибудь Колорадо. Видимо, породистые.

– Злата, смотри, какие коровки!

Но девица тянет меня дальше.

– Злата, подожди, посмотрим…

– Нет!

Ладно, заходим в свиноферму. Огромный ангар, свиней штук сто, самых разных – от мелких поросят до развалившихся в грязи уродливых пятнистых хряков. И запах… нет, не вонь, а такой мощный влажный дух, словно тебя с размаху чем-то приложили. Например, погребом. И они громкие! И что-то в атмосфере тяжелое, мне аж не по себе стало. Как будто Рабле помогал Данте выписать один из кругов Ада, а потом это экранизировал ранний Верховен. В самом дальнем загоне один свин встал на задние ноги, передние положил на ограждение и через весь ангар мне прямо в глаза смотрит (я не шучу!). Взгляд у него пристальный и недобрый, как у Рутгера Хауэра в «Бегущем по лезвию». Я поежился.

– Злата, может, пойдем отсюда?

Злата восхищенно:

– Они такие красивые!

– Папа, папа! А ты уже дедушка! – объявляет Злата.

Вух. Нельзя же так пугать!

– Это почему я дедушка?

– Потому что ты давно живешь, – уличает меня Злата, потом начинает хихикать. – А мама у нас старая бабушка!

– Только маме такого не говори. Она у нас молодая и бодрая…

– Ладно, не скажу.

Златина доброта точно войдет в легенды, отвечаю.

А началось с чего? Зашли мы со Златой в аптеку. Пока суть да дело, девица углядела интересное:

– Папа, давай купим мне новую щетку! Вот эту, с девочкой! Зеленую!

– Ну давай.

Расплатились, спускаемся по лестнице.

Злата, держа в руках щетку с девочкой, размышляет вслух:

– Хорошо, что мы купили новую щетку. А то моя с акулой уже старая, лохматая. Она как старый дедушка. – Новая мысль озаряет ее чело. – Папа, папа! А ты уже дедушка!..

Здравствуй, племя младое, незнакомое.

Злата так любит вести переговоры, что иногда, кажется, специально создает переговорные ситуации.

– Папа, а можно я сегодня у вас посплю? В спальне?

– Зачем это? – я насторожился.

– Ну один разочек, можно?

Я вздыхаю. Началось.

– Злата, у тебя прекрасная кроватка. У вас с Василисой прекрасная комната. Так что нет, ты не можешь спать на нашей кровати. Ты будешь спать у себя в кроватке. Где, кстати, твоя пижама?

– Да вот же она! – Злата показывает и снова делает умильную рожицу. – Всего один раз! Можно, папа? Если я сегодня посплю у вас в спальне, то больше никогда не попрошу… Никогда-преникогда!

– Нет, Злата. На прошлой неделе ты маме то же самое говорила.

Как ребенок четырех лет умудряется занять 99,9 процента огромной двухспальной кровати? Не понимаю. Но проснувшись в прошлый раз, я почти левитировал над полом. А все потому, что жена проиграла переговоры.